Житие
преподобной матери нашей Марии Египетской,
память
1 апреля
(по Дм. Ростовскому)
"Блюсти царскую тайну хорошо, а открывать и
проповедовать дела Божии славно"
(Тов.12:7), - так сказал архангел Рафаил Товиту, когда совершилось дивное
исцеление его слепоты. Действительно, не хранить царской тайны страшно и
гибельно, а умалчивать о преславных делах Божиих - большая потеря для души. И
я, - говорит святой Софроний, написавший житие преподобной Марии Египетской, -
боюсь молчанием утаить Божественные дела и, вспоминая о грозящем несчастии рабу
(Мф.25:18, 25), закопавшему в землю данный от бога талант, не могу не
рассказать святой повести, дошедшей до меня. И да никто не подумает -
продолжает святой Софроний, - что я осмелился писать неправду, когда у кого
явится сомнение в этом дивном событии: не подобает мне лгать на святое. Если же
найдутся такие люди, которые, прочитав это писание и пораженные преславным
событием, не поверят, то к ним да будет милостив Господь, потому что они,
размышляя о немощи человеческого существа, считают невозможными те чудесные
дела, которые совершаются со святыми людьми. Однако надо уже начать рассказ о
славном событии, происшедшем в нашем роде.
В одном из палестинских
монастырей жил старец, украшенный благочестием жизни и разумностью речи, и с
ранней юности доблестно подвизавшийся в иноческом подвиге. Имя старцу было
Зосима. (Пусть никто не думает, что это Зосима еретик, хотя у них и одно имя:
один заслужил худую славу и был чужд церкви, другой - праведный и был прославлен.)
Зосима прошел все степени постнических подвигов и соблюдал все правила,
преподанные величайшими иноками. Исполняя все это, он никогда не переставал
поучаться Божественными словами: и ложась, и вставая, и за работой, и вкушая
пищу (если только можно назвать пищей то, что он вкушал в очень малом
количестве), он неумолчно и постоянно исполнял одно дело - он пел божественные
песнопения и искал поучений в Божественных книгах. Еще в младенчестве он был
отдан в монастырь, где доблестно подвизался в постничестве до 53-х лет. Но
потом его стала смущать мысль, что он достиг полного совершенства и более не
нуждается ни в каких наставлениях.
"Есть ли, - думал он, -
на земле инок, могущий меня наставить и показать пример такого постничества,
какого я еще не прошел? Найдется ли в пустыне человек, превзошедший меня?"
Когда старец так размышлял, к
нему явился ангел и сказал:
"Зосима! Ты усердно
подвизался, насколько это в силах человека, и доблестно прошел постнический
подвиг. Однако нет человека, который мог бы сказать о себе, что он достиг
совершенства. Есть подвиги, неведомые тебе, и труднее пройденных тобою. Чтобы
познать, сколько иных путей ведут ко спасению, покинь страну свою, как
славнейший из патриархов Авраам (Быт.12:1), и иди в монастырь, лежащий при реке
Иордане".
Следуя такому наставлению,
Зосима вышел из монастыря, в котором подвизался с младенчества, отправился к
Иордану и достиг того монастыря, куда его направил голос Божий.
Толкнув рукою монастырские
врата, Зосима нашел инока-привратника и сказал ему про себя. Тот известил
игумена, который приказал позвать пришедшего старца к себе. Зосима пришел к
игумену и исполнил обычный иноческий поклон и молитву.
- Откуда ты, брат, - спросил
его игумен, - и для чего пришел к нам, нищим старцам?
Зосима отвечал:
- Откуда я пришел, об этом
нет нужды говорить; пришел же я, отец, ища себе душевной пользы, так как слышал
о вас много великого и достохвального, могущего привести душу к Богу.
- Брат, - сказал ему на это
игумен, - один Бог может исцелить немощи душевные; да наставит он и тебя и нас
путям своим на пользу души а человек исправлять человека не может, если он
постоянно не вникает в себя и неусыпно, с Божией помощью, не совершает
подвигов. Но так как любовь Христова побудила тебя посетить нас, убогих
старцев, то оставайся с нами, если для этого пришел. Пастырь добрый, отдавший
душу свою для нашего спасения, да ниспошлет на всех нас благодать Святого Духа.
После таких слов, Зосима
поклонился игумену, просил его молитв и благословения и остался в монастыре.
Здесь он видел старцев, сиявших добрыми делами и благочестием, с пламенным
сердцем служивших Господу непрестанным пением, всенощной молитвой, постоянным
трудом. На устах их всегда были псалмы, никогда не слышно было праздного слова,
ничего не знали они о приобретении временных благ и о житейских заботах. Одно у
них было постоянное стремление - это умертвить свою плоть. Главная и постоянная
пища их была слово Божие, а тело они питали хлебом и водою, насколько каждому
позволяла любовь к Богу. Видя это, Зосима поучался и готовился к предстоящему
подвигу.
Прошло много времени,
наступили дни святого великого поста, монастырские ворота были заперты и
открывались только в том случае, если кого посылали по делам монастыря.
Пустынная была та местность; миряне не только не приходили, но даже не знали об
этой обители.
Был в монастыре том обычай,
ради коего Бог привел туда Зосиму. В первую неделю Великого поста за литургией
все причащались Пречистого Тела и Крови Господней и вкушали немного постной
пищи; потом все собирались в церкви, и после прилежной, коленопреклоненной
молитвы старцы прощались друг с другом; и каждый с поклоном просил у игумена
благословения на предлежащий подвиг путешествующим. После этого открывались
монастырские ворота, и с пением псалма "Господь - свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь - крепость
жизни моей: кого мне страшиться?" (Пс.26:1), иноки выходили в пустыню
и переходили через реку Иордан. В монастыре оставались только один или двое
старцев, не для охраны имущества - украсть там было нечего, - но чтобы не
оставить церковь без богослужения. Каждый брал с собою немного пищи, сколько
мог и хотел по своим телесным потребностям: один немного хлеба, другой -
смоквы, кто - финики или моченую в воде пшеницу Некоторые ничего с собой не
брали, кроме рубища на своем теле, и питались, когда принуждал их к тому голод,
растущими в пустыне травами.
Перешедши через Иордан, все
расходились далеко в разные стороны и не знали друг о друге, как кто постится и
подвизается. Если кто видел, что другой идет к нему на встречу, то уходил в
другую сторону и продолжал свою жизнь в одиночестве в постоянной молитве,
вкушая в определенное время очень мало пищи. Так иноки проводили весь Великий
пост и возвращались в монастырь за неделю до Воскресения Христова, когда
церковь с ваиами2 торжественно празднует
праздник Ваий. Придя в монастырь, никто из братин не спрашивал друг друга, как
он провел время в пустыне и чем занимался, имея свидетелем одну только свою
совесть. Таков был монастырский устав Прииорданского монастыря.
Зосима, по обычаю того
монастыря, также перешел через Иордан, взяв с собой ради немощи телесной
немного пищи и ту одежду, которую носил постоянно. Блуждая по пустыне, он
совершал свой молитвенный подвиг и по-возможности воздерживался от пищи. Спал
он мало; где застанет его ночь, там уснет немного, сидя на земле, а рано утром
пробуждается и продолжает свой подвиг. Ему все больше и больше хотелось пройти
вглубь пустыни и там найти одного из подвижников, который мог бы его наставить.
После двадцати дней пути, он
однажды приостановился и, обратившись на восток, стал петь шестой час, исполняя
обычные молитвы: во время своего подвига он, приостанавливаясь, пел каждый час
и молился. Когда он так пел, то увидал с правой стороны как будто тень
человеческого тела. Испугавшись и думая, что это бесовское наваждение, он стал
креститься. Когда страх прошел, и молитва была окончена, он обернулся к югу и
увидел человека нагого, опаленного до черна солнцем, с белыми, как шерсть
волосами, спускавшимися только до шеи. Зосима побежал в ту сторону с большою
радостью: в последние дни он не видал не только человека, но и животного. Когда
этот человек издали увидал, что Зосима приближается к нему, то поспешно побежал
вглубь пустыни. Но Зосима как будто забыл и свою старость, и утомление от пути
и бросился догонять беглеца. Тот поспешно удалялся, но Зосима бежал быстрее и
когда нагнал его настолько, что можно им было услышать друг друга, то возопил
со слезами:
- Зачем ты, раб Бога
Истинного, ради Коего поселился в пустыне, убегаешь от меня грешного старца?
Подожди меня, недостойного и немощного, надежды ради воздаяния за твой подвиг!
Остановись, помолись за меня и ради Господа Бога, Который никем не гнушается,
преподай мне благословение.
Так восклицал Зосима со
слезами. Между тем они достигли ложбины, как бы русла высохшей реки. Беглец
устремился на другую сторону, а Зосима, утомленный и не имевший сил бежать
дальше, усилил слезные мольбы свои и остановился. Тогда бежавший от Зосимы
наконец остановился и сказал так:
- Авва Зосима! Прости меня
ради Бога, что не могу предстать перед тобой: женщина я, как видишь, нагая,
ничем не прикрытая в своей наготе. Но если ты хочешь преподать мне, грешной,
свою молитву и благословение, то брось мне что-нибудь из своей одежды
прикрыться, и тогда я обращусь к тебе за молитвой.
Страх и ужас объял Зосиму,
когда он услышал свое имя из уст той, которая никогда его не видала и о нем
ничего не слыхала.
"Если бы она не была
прозорливой, - подумал он, - то не назвала бы меня по имени".
Быстро исполнил он ее
желание, снял с себя ветхую, разорванную одежду и, отворотившись, бросил ей.
Взяв одежду, она препоясалась и, насколько было возможно, прикрыла свою наготу.
Потом она обратилась к Зосиме с такими словами:
- Зачем ты, авва Зосима,
пожелал увидеть меня, грешную жену? Хочешь что-либо услышать или научиться от
меня и потому не поленился на трудный путь?
Но Зосима бросился на землю и
просил у нее благословения. Она также склонилась на землю, и так оба лежали,
прося другу друга благословения; слышно было только одно слово
"благослови!" После долгого времени она сказала старцу:
- Авва Зосима! Ты должен
благословить и сотворить молитву, потому что ты облечен саном иерея и уже много
лет предстоишь святому алтарю, совершая Божественные таинства.
Эти слова повергли старца еще
в больший страх. Обливаясь слезами, он сказал ей, с трудом переводя дыхание от
трепета:
- О духовная матерь! Ты
приблизилась к Богу, умертвив телесные немощи. Божий дар на тебе проявляется
больше, чем на других: ты никогда не видала меня, но называешь меня по имени и
знаешь мой сан иерея. Посему лучше ты меня благослови ради Бога и преподай свою
святую молитву.
Тронутая настойчивостью
старца, она благословила его с такими словами:
- Благословен Бог, хотящий
спасения душам человеческим!
Зосима ответствовал
"аминь", и оба поднялись с земли. Тогда она спросила старца:
- Человек Божий! Зачем ты
пожелал посетить меня нагую, не украшенную никакими добродетелями? Но благодать
Святого Духа привела тебя, чтобы, когда нужно, сообщить мне и о земной жизни.
Скажи же мне, отец, как теперь живут христиане, царь и святые церкви?
- Вашими святыми молитвами, -
отвечал Зосима, - Бог даровал церкви прочный мир. Но склонись к мольбам
недостойного старца и помолись Господу за весь мир и за меня грешного, чтобы
мое скитание по пустыне не прошло бесплодным.
- Скорее тебе, авва Зосима, -
сказала она, - как имеющему священный сан, подобает помолиться за меня и за
всех; ибо ты к сему и предназначен. Но из долга послушания я исполню твою волю.
С этими словами она
обратилась на восток; возведши очи кверху и подняв руки, она начала молиться,
но так тихо, что Зосима не слышал и не понимал слов молитвы. В трепете, молча
стоял он, поникнув головой.
"Призываю Бога во
свидетели, - рассказывал он, - что через некоторое время я приподнял глаза и
увидал ее поднявшеюся на локоть от земли; так она стояла на воздухе и
молилась". Увидев это, Зосима затрепетал от страха, со слезами повергнулся
на землю и только произносил:
- Господи, помилуй!
Но тут его смутила мысль, не
дух ли это и не привидение ли, как бы молящееся Богу. Но святая, подняв старца
с земли, сказала:
- Зачем, Зосима, тебя смущает
мысль о привидении, зачем думаешь, что я дух, совершающий молитву? Умоляю тебя,
блаженный отец, уверься, что я жена грешница, очищенная только святым
крещением; нет, я не дух, а земля, прах и пепел, я плоть, не помышляющая быть
духом.
С этими словами она осенила
крестным знамением свое чело, очи, уста, грудь и продолжала:
- Да избавит нас Бог от
лукавого и от сетей его, потому что велика брань его на нас.
Слыша такие слова, старец
припал к ногам ее и со слезами воскликнул:
- Именем Господа нашего
Иисуса Христа, Бога истинного, рожденного от Девы, ради Коего ты, нагая, так
умертвила свою плоть, заклинаю тебя, не скрывай от меня, но все расскажи о
твоей жизни, и я прославлю величие Божие. Ради Бога, скажи все не для похвальбы,
а чтобы дать наставление мне грешному и недостойному. Я верю в Бога моего, для
Коего ты живешь, что я направился в эту пустыню именно для того, чтобы Бог
прославил твои дела: путям Божиим мы не в силах противостоять. Если бы Богу не
было угодно, чтобы ты и твои подвиги сделались известны, Он не открыл бы тебя
мне и меня не укрепил бы на такой далекий путь по пустыне.
Много убеждал Зосима ее и
другими словами, а она, подняв его, сказала:
- Прости меня, святой отец, я
стыжусь рассказать о позорной жизни моей. Но ты видел мое нагое тело, так я
обнажу и душу мою, и ты узнаешь, сколько в ней стыда и позора. Я откроюсь тебе,
не хвалясь, как ты говорил: о чем хвалиться мне, избранному сосуду
диавольскому! Но если начну рассказ о своей жизни, ты убежишь от меня, как от
змеи; твой слух не выдержит повести о моем беспутстве. Однако я расскажу,
ничего не умолчав; только прошу тебя, когда узнаешь жизнь мою, не забывай
молиться за меня, чтобы мне получить какую-либо милость в день судный.
Старец с неудержимыми слезами
просил ее поведать о своей жизни, и она так начала рассказывать о себе:
"Я, святой отец,
родилась в Египте, но будучи 12-ти лет от роду, когда были живы еще мои
родители, я отвергла их любовь и отправилась в Александрию. Как я потеряла свою
девическую чистоту и стала неудержимо, ненасытно предаваться любодеянию, - об
этом без стыда я не могу даже помыслить, не только пространно рассказывать;
скажу только кратко, чтобы ты узнал о неудержимой моей похоти. Семнадцать лет,
и даже больше, я совершала блуд со всеми, не ради подарка или платы, так как
ничего ни от кого я не хотела брать, но я так рассудила, что даром больше будут
приходить ко мне и удовлетворять мою похоть. Не думай, что я была богата и
оттого не брала, - нет, я жила в нищете, часто голодная пряла охлопья, но
всегда была одержима желанием еще более погрязнуть в тине блуда: я видела жизнь
в постоянном бесчестии. Однажды, во время жатвы, я увидела, что много мужей - и
египтян, и ливийцев идут к морю. Я спросила одного встречного, куда спешат эти
люди? Тот ответил, что они идут в Иерусалим на предстоящий в скором времени
праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста. На мой вопрос, возьмут ли
они и меня с собой, он сказал, что если у меня есть деньги и пища, то никто не
будет препятствовать. Я сказала ему: "Нет, брат, у меня ни денег, ни пищи,
но все-таки я пойду и сяду с ними в один корабль, а они меня пропитают: я отдам
им свое тело за плату". - Я хотела пойти для того, чтобы, - прости меня,
мой отец, - около меня было много людей, готовых к похоти. Говорила тебе я,
отец Зосима, чтобы ты не принуждал меня рассказывать про мой позор. Бог
свидетель, я боюсь, что своими словами я оскверняю самый воздух".
Орошая землю слезами, Зосима
воскликнул:
- Говори, мать моя, говори!
Продолжай свою поучительную повесть!
"Встретившийся юноша, -
продолжала она, - услышав мою бесстыдную речь, засмеялся и отошел прочь. А я,
бросив случившуюся при мне пряслицу, поспешила к морю. Оглядев путешественников,
я заметила среди них человек десять или больше, стоявших на берегу; они были
молоды и, казалось, подходили к моему вожделению. Другие уже вошли в корабль.
Бесстыдно, по обыкновению, я
подбежала к стоявшим и сказала: "Возьмите и меня с собою, я вам буду
угождать". Они засмеялись на эти и подобные слова, и видя мое бесстыдство,
взяли с собой на корабль, и мы отплыли. Как тебе, человек Божий, сказать, что
было дальше? Какой язык, какой слух вынесет рассказ о позорных делах,
совершенных мною на корабле во время пути: я увлекала на грех даже против воли,
и не было постыдных дел, каким бы я не научала. Поверь, отец, я ужасаюсь, как
море перенесло такой разврат, как не разверзлась земля и не погрузила меня
живою в ад после совращения столь многих людей! Но я думаю, что Бог ожидал
моего покаяния, не желая смерти грешника, но с долготерпением ожидая обращения.
С такими чувствами прибылая в
Иерусалим и все дни до праздника поступала по-прежнему, и даже хуже. Я не
только не довольствовалась юношами, бывшими со мной на корабле, но еще собирала
на блуд местных жителей и странников. Наконец, наступил праздник Воздвижения
Честного Креста, и я как и прежде, пошла совращать юношей. Увидев, что рано
утром все, один за другом, идут в церковь, отправилась и я, вошла со всеми в
притвор и, когда наступил час святого Воздвижения Честного Креста Господня,
попыталась с народом проникнуть в церковь. Как я ни старалась протесниться, но
народ меня отстранял. Наконец, с большим трудом приблизилась к дверям церкви и
я, окаянная. Но все невозбранно входили в церковь, а меня не допускала какая-то
Божественная сила. Я снова попыталась войти, и снова была отстранена, осталась
одна в притворе. Думая, что это происходит от моей женской слабости, я
вмешалась в новую толпу, но старание мое оказалось тщетным; моя грешная нога
уже касалась порога, всех невозбранно церковь принимала, меня одну окаянную она
не допускала; как будто нарочно приставленная, многочисленная, воинская стража,
неведомая сила задерживала меня - и вот я опять оказалась в притворе. Так
три-четыре раза я напрягала силы, но не имела успеха. От изнеможения я не могла
более вмешиваться в толпу входящих, все тело мое болело от тесноты и давки.
Отчаявшись, я со стыдом отступила и встала в углу притвора. Очнувшись, я
подумала, какая вина не дозволяет мне видеть животворящее древо Креста
Господня. Свет спасительного разума, правда Божия, освещающая душевные очи,
коснулась сердца моего и указала, что мерзость дел моих возбраняет мне войти в
церковь. Тогда я стала горько плакать, с рыданиями бить себя в грудь и вздыхать
от глубины сердца.
Так я плакала, стоя в
притворе. Подняв глаза, я увидала на стене икону Пресвятой Богородицы и,
обратив к ней телесные и душевные очи, воскликнула:
- О Владычица, Дева, рождшая
Бога плотию! Я знаю, глубоко знаю, что нет чести Тебе и хвалы, когда я,
нечистая и скверная, взираю на Твой лик Приснодевы, чистой телом и душой.
Праведно, если Твоя девственная чистота погнушается и возненавидит меня
блудницу. Но я слышала, что рожденный Тобою Бог для того и воплотился, чтобы
призвать грешников к покаянию. Приди же ко мне, оставленной всеми, на помощь!
Повели, чтобы мне не возбранен был вход в церковь, дай мне узреть Честное
древо, на котором плотию был распят рожденный Тобой, проливший святую кровь
Свою за избавление грешников и за мое. Повели, Владычица, чтобы и для меня,
недостойной, открылись двери церкви для поклонения Божественному Кресту! Будь
моей верной поручительницей перед Сыном Твоим, что я более не оскверню своего
тела нечистотою блуда, но, воззрев на крестное древо, отрекусь от мира и его
соблазнов и пойду туда, куда поведешь меня Ты, поручительница моего спасения.
Так я сказала. Подбодренная
верою и убежденная в милосердии Богородицы, я как будто по чьему-то побуждению,
двинулась с того места, где молилась, и смешалась с толпой входящих в церковь.
Теперь никто меня не отталкивал и не мешал дойти до дверей церкви. Страх и ужас
напал на меня, я вся трепетала. Достигнув дверей, прежде для меня затворенных,
я без труда вошла внутрь святой церкви и сподобилась видеть Животворящее древо,
постигла тайны Божии, поняла, что Бог не отринет кающегося. Падши на землю, я
поклонилась Честному Кресту и облобызала его с трепетом. Потом я вышла из
церкви к образу моей поручительницы - Богородицы и, преклонив колена перед Ее
святой иконой, так молилась:
- О присноблаженная Дева,
Владычица Богородица, не погнушавшись моей молитвы, Ты на мне показала Свое
великое человеколюбие. Я видела славу Господню, блудная и недостойная зреть ее!
Слава Богу, ради Тебя принимающему покаяние грешных! Вот все, что я грешная
могу помыслить и сказать словами. Теперь, Владычица, пора исполнить то, что я
обещалась, призывая Тебя поручительницей: наставь меня, как будет Твоя воля, и
научи, как довершить спасение на пути покаяния.
После этих слов я услыхала,
как будто издалека, голос:
- Если перейдешь через Иордан,
то найдешь себе полное успокоение.
Выслушав эти слова с верою,
что они обращены ко мне, я со слезами воскликнула, взирая на икону Богородицы:
- Владычица, Владычица
Богородица, не оставь меня! С этими словами я вышла из церковного притвора и
быстро пошла вперед.
На дороге кто-то дал мне три
монеты со словами:
- Возьми это, мать.
Я приняла монеты, купила три
хлеба и спросила продавца, где путь к Иордану. Узнав, какие ворота ведут в ту
сторону, я быстро пошла, проливая слезы. Так я провела весь день в пути,
спрашивая дорогу у встречных и к третьему часу того дня, когда сподобилась
узреть святой Крест Христов, уже на закате солнца, я дошла до церкви святого
Иоанна Крестителя у реки Иордана. Помолившись в церкви, я сошла к Иордану и
омыла себе водой этой святой реки руки и лицо. Возвратившись в церковь, я
причастилась Пречистых и Животворящих Тайн Христовых. Потом я съела половину
одного хлеба, выпила воды из Иордана и уснула на земле. Рано утром, нашедши
небольшую лодку, я переправилась на другой берег и снова обратилась к своей
руководительнице-Богородице с молитвой, как ей будет благоугодно наставить
меня. Так я удалилась в пустыню, где и скитаюсь до сего дня, ожидая спасения,
какое подаст мне Бог от душевных и телесных страданий".
Зосима спросил:
- Сколько же лет, госпожа,
прошло, как ты водворилась в этой пустыни?
- Я думаю, - отвечала она, -
протекло 47 лет, как я оставила святой город.
- Что же, - спросил Зосима, -
ты находишь себе на пищу?
- Перешедши Иордан, - сказала
святая, я имела два с половиной хлеба; они понемногу высохли, как бы окаменели,
и их я вкушала понемногу несколько лет.
- Как ты могла благополучно
прожить столько времени, и никакой соблазн не смутил тебя?
- Я боюсь отвечать на твой
вопрос, отец Зосима: когда я буду вспоминать о тех бедах, какие я претерпела от
мучивших меня мыслей, я боюсь, что они снова овладеют мною.
- Ничего, госпожа, - сказал Зосима, - не опускай в своем рассказе, я потому и спросил тебя, чтобы знать все подробности твоей жизни.