назад

Давайте посмотрим, что здесь произошло с точки зрения теории ролей. Ядром агиодрамы было покаяние, и в нем явно выделяются три уровня: психологический, представленный виной перед ребенком; социальный, представленный стыдом перед окружающими за свое поведение; трансцендентный, представленный сознанием греха перед Богом. Церковное покаяние состояло в том, что Н. каялась перед Богом в том, что она присвоила себе божественное право решать, кому рождаться, а кому – нет. Этот грех был ею озвучен на исповеди. Результатом должна была бы быть внутренняя работа, сходная с работой горевания, приводящая к принятию своей ответственности и «отпусканию» младенца. Однако эта работа была скована чувством стыда за ребенка. Конфликт психологических ролей привел к тому, что блокировались и некоторые духовные роли, в той части, в которой они касались молитвенных просьб: «если я после покаяния все еще мучаюсь виной, значит, Бог не простил меня, и я не могу ничего просить у Него для себя». (Уточню, что этот запрет не касался, к примеру, молитв о близких). С течением времени этот запрет был перенесен и на обращение к некоторым святым.

Это была самая одна из самых терапевтичных, ориентированных на тему работ из всех проведенных мною агиодрам. Изначально заключенный контракт – прочувствовать жизненные выборы святой – сменился другим контрактом – исследовать и, по возможности, снять барьер, мешающей обратится к святой. Я сознательно минимизировал постановку жития, поскольку знал, что образ святой у протагониста уже сформирован. Вплоть до разрешения внутреннего конфликта, связанного с фигурой ребенка, я ни разу не поменял ролями протагонистку и исполнительницу роли Параскевы.  Задачей, в отличие от классической психодрамы, было не получение ресурса от святой, а снятие блоков, препятствующих молитвенному общению.  Психодраматическая Встреча Н. и св. Параскевы стала возможной благодаря безмолвному присутствию святой, благодаря доверию к Богу и Его святой. Постановки сцен из жития св. Параскевы в этом случае не требовалось, потому что доверие к ней, ради которого мы и ставим жития, существовало изначально. Но само присутствие святой задавало специфически агиодраматическую составляющую действия.

Особо отмечу, что описанная выше работа не подменяет таинства Покаяния. С религиозной точки зрения ее можно рассматривать как часть подготовки к Таинству Покаяния. Поскольку я общался с Н. и после завершения агиодраматического цикла, я знаю, что она обращалась к своему духовнику с этой темой.

С согласия Н. я опубликовал описание этого случая на миссионерском портале протодьякона Андрея Кураева и на форуме одного терапевтического сайта. Мне хотелось бы закончить статью объяснением своей позиции в связи с двумя возражениями, поступившими, соответственно, от верующего и от психотерапевта. Вообще, возражений было много, но эти два показались мне наиболее существенными.

Сначала попробую соотнестись с возражениями своего коллеги.

alexey5351 пишет:

Описанная Вами Н. с ее историей - это классический виноватый человек Фрейда, предрасположенность и симптоматика, на мой взгляд, близки к депрессивным (с психодинамической точки зрения). Корни ее состояния могли формироваться задолго до того, как она приняла решение об аборте.

То есть с тем, что ее мучает, вполне можно работать как в индивидуальной, так и групповой терапии, без какой бы то ни было трансцендентности. Почему для нее именно агиодрама эффективна, а не индивидуальная терапия? Что происходит с глубокими, хроническими вещами, которые привели ее к этой точке? Или она пошла в результате работы в группе в церковь, покаялась, и все как рукой сняло. Покаяние необходимо и достаточно в лечении психологических расстройств?

Фрейду, наверное, никогда не простится его широко растиражированная фраза о том, что «кто спрашивает о смысле жизни, тот болен». Классический психоанализ, с его представлением о религиозных чувствах как об одном из проявлений Супер-Эго, менее других методов психотерапии подходит для работы с переживаниями верующих. Исходя из психоаналитических классификаций, любого человека, отправляющегося на исповедь, придется причислить к категории виноватых, добавив сюда еще и мазохистские тенденции, коль скоро этот человек специально ковырялся в себе, чтобы обнаружить, в чем он виноват. Если же он это делает регулярно, то в к генерализованной вине и тревоге нужно еще присовокупить гипотезу об обсессии. И к этой категории «больных» придется причислить несколько сотен миллионов верующих.    

Игнорируя попытки поставить диагноз на расстоянии, не премину выразить согласие с фундаментальным тезисом психоанализа: действительно, истоки любой психологической проблемы лежат в прошлом. Я согласен и с тем, что одно и то же травматическое событие разными людьми переживается по-разному, в зависимости от характера ранней детской травматизации. Отсюда, однако, не следует, что для  решения психологических проблем неизбежно путешествие в прошлое. Существуют десятки направлений психотерапии, не обращающихся к детским переживаниям клиента, и, тем не менее, доказавших свою эффективность. Перечислю наиболее известные и влиятельные: гештальттерапия, гуманистическая психотерапия, НЛП, символдрама, телесноориентированная  терапия, весь комплекс когнитивно-бихевиоральных методов и проч. Психодрама, как метод чрезвычайно гибкий, позволяет ведущему выбирать способ взаимодействия с протагонистом. Мы можем отправиться в путешествие по ранним переживаниям клиента, но можем также решить проблему во вневременной символической реальности. Агиодрама, как разновидность психодрамы, работает преимущественно с символической реальностью.

Соглашусь и с тем, что «можно работать как в индивидуальной, так и групповой терапии, без какой бы то ни было трансцендентности». Вернее можно было бы, если бы контракт был изначально заключен на работу с чувством вины и стыда. Однако в данном случае контракт предполагал исследование причин, мешающих протагонисту молиться. Работать «без какой-либо трансцендентности» означало бы совершить грубейшую профессиональную ошибку, состоящую в игнорировании религиозных чувств клиента. 

«Или она пошла в результате работы в группе в церковь, покаялась, и все как рукой сняло?» - Во-первых, вряд ли мы можем ожидать, что у верующего человека покаяние «как рукой снимет» переживания по поводу последствий аборта. Во-вторых, у воцерковленного человека исповедь не бывает единичной, Покаяние – это длительный труд. То, что нам удалось, как я надеюсь, сделать – это, выражаясь психоаналитическими терминами, вывести из бессознательного, осознать вытесненный стыд: «где было Оно, там стало Я». Психологическое состояние клиентки после терапии можно описать молитвенными словами из 50-го Псалма: «Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя; яко беззаконие мое аз знаю и грех мой предо мной есть выну» («Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня, ибо беззакония  мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною.») Именно такое умонастроение клиентки (более полное сознание греха и надежда на очищение)  можно считать достижением этой психотерапевтической сессии.

«Покаяние необходимо и достаточно в лечении психологических расстройств?» - И опять я соглашусь с невысказанным тезисом: да, одного покаяния недостаточно. Но дальше выскажу поистине еретическую для большинства психотерапевтов мысль: да, верующий человек, живущий полноценной  церковной жизнью, в подавляющем большинстве случаев может обойтись без нас, коллеги. Этим тезисом я, пожалуй, закончу заочную беседу с психологом и перейду к прениям с людьми верующими.

Начну с прямо-таки поэтического поста, опубликованного на миссионерском сайте о. Андрея Кураева.

Елена Фил. пишет:

Разве Вы не читали Святых Отцов - не нужно ничего представлять и импровизировать?
Тем более играть на сцене?
Не нужно символически изображать абортированных младенцев... И передавать их Святым. Нет такого в святоотеческой литературе...
Не нужно, понимаете?

К сожалению, это часто встречающаяся в среде верующих точка зрения, согласно которой опыт психотерапии и религиозный опыт несовместимы. Разумеется, у Святых Отцов нет ни одного высказывания по поводу психотерапии, просто потому, что подавляющее большинство их психотерапию не застало, а современные нам Святые Отцы не очень интересовались этой темой. Но даже если отнести, к примеру, нелицеприятные высказывания св. Иоанна Кронштадтского об интеллигенции к психотерапевтам, то и в этом случае нужно констатировать, что эти высказывания представляют собой не вероучительные истины, а теологумены, то есть частное мнение святого как человека. К такому мнению можно относиться с уважением, но с ним можно и не соглашаться. Именно теологумены разных святых, в отличие от высказываемых ими в Духе вероучительных истин, могут противоречить друг другу. (Однажды Серафима Саровского спросили, может ли он ошибаться. «Если говорю от Духа, то не ошибаюсь, если говорю от себя, то могу ошибаться», - ответил старец).

Елена Фил.:

Неужели со своим "спектаклем" будете по храмам ездить, чтобы женщины, у которых вина после абортов не проходит, ходили к Вам в спектакль - передавать мысленно абортивных младенцев к св. Параскеве.
Не нужно устраивать спектакль из покаяния!!!

Судя по тому, что Елена называет психодраму «спектаклем», суть психотерапии ей не знакома. Нет смысла вдаваться в длительные объяснения, скажу только, что психодраматическая постановка, в отличие от театральной, не имеет эстетических целей. Следуя логике Елены, мы дойдем до того, что и Литургию назовем спектаклем – там тоже распределены символические роли.

Существеннее вопрос о том, отважусь ли я ездить по храмам с агиодрамой, чтобы облегчать чувства вины и стыда у женщин, сделавших аборт. Я вижу здесь два вопроса: 1) уместна ли агиодрама (шире – психотерапия или психологическое консультирование) в приходских общинах и 2) является ли агиодрама средством лечения женщин, сделавших аборт.

Что касается первого вопроса, замечу, что во многих приходских общинах работают психологи. Поскольку агиодрама является разновидностью психодрамы, я не вижу причин, по которым она не могла бы быть применена на приходе. Относительно того, буду ли я «ездить по храмам» - нет, не буду, поскольку у меня нет «миссионерских» целей.

Второй вопрос несколько сужает область применения агиодрамы. Не поленюсь повторить, что агиодрама является разновидностью психодрамы (то есть методом психотерапии), специфичность которой состоит в систематической работе с трансцендентными (в данном случае, духовными, религиозными) ролями. Если какой-то фактор, какое-то неосознанное чувство (в данном случае, стыд) препятствует соприкосновению с духовной ролью (в данном случае с ролью «Молящейся»), я буду работать с этим чувством.

Елена Фил.:

Покаяние - это плач.... плач, но не в спектакле, а дома - в подушку, что был(а) идиоткой(ом) и так нагрешил(а), что были мозги промыты....
Плач и благодарение Господу, что тебе дали время на покаяние и на исправление жизни.
Что не погубил милостивый Господь со всеми грехами...

Катарсический плач в группе в случае, когда темой работы является стыд, намного продуктивнее, чем плач в подушку – по причинам, которые я описал выше. Это еще не покаяние, но первый шаг на пути к нему.

Я не знаю, каковы сейчас взаимоотношения  Н. с Богом в связи с абортом, чувствует ли она себя прощенной или нет. Это слишком интимная область, касающаяся Бога, Н. и ее духовника. Даже если она попытается рассказать мне об этом, я убегу, зажав уши. Но в одном я уверен: стыд Н., будучи осознанным, из ложного стал спасительным, из разрушающего превратился в «стыд во славу и благодать».

Елена Фил.:

Лучше эти женщины епитимью дополнительно возьмут - какую смогут понести.
Любой батюшка подскажет...

Возвращаемся к теме религии и психотерапии. Словечко «лучше» предполагает противопоставление. Почему нельзя принимать участие в психотерапевтической группе (с благословения духовника, к слову сказать) и, вместе с тем, отмаливать свой грех?  Н. не могла «взять дополнительную епитемью» по той простой причине, что не осознавала греха блуда в его связи с абортом. И за двадцать с лишним лет ни один батюшка ей не подсказал значимость этой связи. 

Помимо темы взаимоотношений религии и психотерапии, здесь присутствует еще одна часто обсуждаемая тема – о разделении сфер деятельности священника (духовника) и психолога (психотерапевта). Эта тема была поднята и в ходе обсуждения истории Н., однако здесь не место вдаваться в подробности. Лучше я просто приведу пример того, как в похожем случае поступил священник:

Вера Волынец:

Недавно, слушая Евангелие от Матфея, я услышала слова Иисуса: "...Потому, как вы судите, так и Вас будут судить, и какой меркой меряете, так и вас будут мерить..." Сердце моё упало. Я поняла эту фразу как если я себе чего-то не могу простить, значит меня не простят. Но решила обратиться за толкованием к одному священнику. Бог знает, почему именно в личку, а не в раздел, но это стало решающим фактором. Священник поинтересовался что значит «не могу простить? Это как?» Я и ответила: «В 19 лет сделала аборт. Но не по неведению или неверию (в тот момент Бог для меня существовал; хоть я и не жила тогда по православным законам, но я знала, что за всё буду отвечать перед Ним), а потому, что не могла поступить по-другому. Парню было 17 лет. Я его не любила, но он меня любил. Я говорила себе, что не могу сделать его отцом и этим поломать ему жизнь. Родить сама тоже не могу, т.к. в тот период как раз папа ушел из семьи, и я не могла сесть на шею к маме».
Под такими «благородными» причинами я пошла на это.
Священник дал мне ответ касательно моего вопроса. Также сказал, что я могла поступить по-другому, и посоветовал копаться в этой истории дальше. Я ответила, что не хочу копаться, т.к. будет больно…
Но успокоить мысли я уже не могла. В меня посеяли «зерно сомнения» в том, что я поступила так от безвыходности. В итоге всплыла правда. Пришлось признать, что, если бы я захотела рожать, мне бы пришлось пройти ряд унизительных для меня моментов: знакомство и объяснения с родителями. Подшучивания со стороны друзей о браке «по залету» (а для меня такая форма брака была унизительной). И последнее, понимание того, что мне придется себя переламывать и жить с нелюбимым человеком. Бороться за счастье с ним.

То есть обычная гордыня стала всему причиной, а не то, что я считала столько лет. Поэтому первая исповедь не принесла облегчения. Я понимала, что поступила не правильно. Но каялась лишь в том, что допустила факт беременности, а не в том, что сделала аборт.

История Веры схожа с историей Н. в том, что здесь тоже есть неосознанный мотив, препятствующий полноте Покаяния. В данном случае это гордыня, хотя и тема стыда («по залету») тоже присутствует. Я привел эту историю в качестве примера того, как священник, в соработничестве со своим чадом, приходит к тому же результату, к какому Н. пришла в результате агиодрамы – к полноте Покаяния.

В принципе, можно ожидать, что обращение именно к священнику, а не к психотерапевту, с большей вероятностью должно привести к такому результату. Однако в случае с Н. ложный стыд, происходящий от гордыни, упорно препятствовал ее прозрению. Грех мог быть осознан на исповеди, при прочтении книги или просмотре фильма, но в данном случае помогла агиодрама. Что ж, «Дух дышит, где хочет» (Ин. 3:8).